Аргументы ЕГЭ. Современная литература. Цитаты из повести, которые можно использовать как аргументы на ЕГЭ. Олег Раин «Слева от солнца» -2006

Рубрика: 

Аргументы ЕГЭ. Современная литература . Цитаты из повести, которые можно использовать как аргументы на ЕГЭ.
Олег Раин «Слева от солнца» -2006
Четырнадцатилетний хакер Генка взламывает сервер некой фирмы и попадает в серьёзные неприятности. Ему грозит судебное преследование. Выход один - скрыться из города, пока страсти не улягутся. Генку отправляют в глухую деревню, где нет не только мобильной связи и Интернета, но даже электричества. Попав в непривычную ситуацию, он обнаруживает, что в жизни есть много радостей помимо компьютера. Он обретает друзей и недругов и учится ценить каждый прожитый день… (По аннотации "Лабиринта")
За книгу "Слева от Солнца" Олег Раин получил Национальную литературную премию "Заветная мечта", а также стал лауреатом Международной детской литературной премии им. В.П. Крапивина. 
Город Екатеринбург-место действия
Генка- хакер
 Александр Витальевич – участковый
Проблема увлечения Интернетом
Ну да! Дождаться, когда нормальные компы пойдут, чтобы, значит, игры из виртуала в реал окончательно перетащили. С полным комплексом ощущений и быстродействием, как в реальном времени. И чтобы ловили меня не сыскари-частники, а настоящая сетевая полиция, с которой и в жмурки поиграть будет не стыдно… В уже тронувшемся вагоне Генка прижался лицом к стеклу, хмуро всмотрелся в проплывающую мимо вереницу разномастных крыш. Центр города тонул в пасмурной низине, — родина провожала несостоявшегося героя с обычным равнодушием. И то сказать — мегалополис. Словечко — самое то! Скучные холестериновые дома, зажатые зданиями улицы-сосуды и суетный ток машин-тромбоцитов. Задуматься, так город давно болен тромбофлебитом — тем самым, о котором рассказывал Стас. Всюду пробки и смог, а где их нет, там упыри вроде того же Окулиста, Шуши или живчика, что заглядывал с участковым пугать Генку.
— Короче! — оборвал его Александр Витальевич. — Всю эту чушь ты дружкам своим рассказывай, а я сюда пришел, чтобы предупредить: эти парни тебя закроют, так и знай. И мой тебе совет: уезжай побыстрее. Можешь, конечно, хорохориться, но они тебя из лап не выпустят — для них это дело принципа. И загремишь без всяких фанфар.
…— А куда хочешь. Чем дальше от этих ребят, тем лучше. Сумеешь лето продержаться, авось и мимо тучки пройдут — участковый порылся в карманах и сунул парнишке простенькую визитку с телефоном. — В конце августа позвонишь, расскажу, как тут и что. А до той поры носа не высовывай.
Продолжая ухмыляться, визитку Гена все же взял. Проблема вежливости
Штатский кивнул. Стараясь не попасть на костюм, все с той же осторожной брезгливостью стряхнул пепел на землю.
— Ничего, подключим к делу ищеек пошустрее, нароем жареных фактов и посадим наглеца. Тоже мне — орех Кракатук нашелся! Не таких раскалывали.
— А не жалко? Парнишка-то головастый. И школу еще не закончил. Может, не стоит ему жизнь ломать?
— Вот таких головастых и надо в первую очередь обламывать, — штатский сплюнул под ноги. — И фирме прецедент нужен, я ведь объяснял! Одного суслика посадим, другим неповадно будет.
— Хмм… А что по этому поводу законы говорят?
— Ты за наши законы не волнуйся, — штатский фыркнул, — нужную статью мы всегда подберем. Сам, небось, знаешь, закон — что дышло…
— Ага, особенно для богатеньких.
Обращение на ты все больше нервировало участкового. Нужно было бы сказать «ты» ответно, но язык не поворачивался. Может, оттого, что помнил: поначалу штатский говорил ему «вы», а теперь вот «раскусил, разжевал» и понял, что церемониться с простоватым участковым вовсе необязательно.

Проблема отношения к книгам
Вот именно, что в никуда! Чего ты жизнь на железо-то променял?
— А что мне еще делать? Жуйдаплюем торговать?
— При чем тут это? Другие интересы в жизни имеются. Путешествия, спорт… А у тебя даже книг на полках не видно.
— Зачем мне книги? Все тексты в сети имеются.
— Опять в сети! Прямо как заболели все кругом — сеть да сеть! Одни игрушки на уме! — Александр Витальевич даже пришлепнул себя по бедру. — Так жизнь и проиграете! Быстрее, чем в карты… Я вот в твои годы байдарками увлекался, историей. Про мушкетеров читал, про татаро-монгольское иго…
— Оно и видно.
— Что тебе видно!
— Да то, что ерундой голову забивали. Дюма-то про мушкетеров все не так прописал. Красиво, конечно, но неправда. И с татаро-монголами сплошные непонятки.
— Какие еще непонятки?
— А вы сами почитайте! Сегодня, дядь Саш, вся история в Голливуде пишется. Что Спартак, что Троя… И книг скоро совсем не будет, — у всех останется по одной-единственной — с процессором и гибким экраном. То есть, по виду как книга, а по сути — компьютер. И в памяти — любая желаемая библиотека.
— Об этом ты, значит, и мечтаешь?
— Да нет, конечно. Я, дядь Саш, мечтаю, чтобы в другой жизни родиться.

Проблема примера взрослых, воспитание
В песочнице возилась стайка мальцов — дети рыли котлованы, строили крепости, гудели губенками, старательно изображали шум двигателей. Рядом сидели мамаши — все как одна с пивом и сигаретками. Дымили дружно и также дружно трещали языками. И хоть бы одна читала какую-нибудь книжку! А не книжку, так хотя бы журнал!
Проблема урбанизации и влияния ее на мировоззрение и ощущения людей
Где-то он вычитал, что в достопамятном 1917 году в Екатеринбурге проживало чуть больше сотни тысяч людей. Сказка, если вдуматься! Ни тебе бойцовых собак, рыскающим по тротуарам, ни машинных пробок, ни районной администрации с милицией! Правда, и интернета тогда не было… Зато уже в восьмидесятые столицу Урала разбабахало аж на полтора миллиона! Кое-кого, понятно, лишние шесть нулей приводили в восторг, но нули — они и по жизни останутся нулями, а вот загазованность, тотальная толчея и вконец убитая зелень должны были заставить власть имущих задуматься. Хотя бы над тем — где играть малышам, куда выгуливать собак и какой процент свинца с медью будет вдыхать житель следующего десятилетия…
Проблема игромании
Таким же шероховатым казалось лицо Стаса — этакая маска из плохонького упаковочного картона. Плюс красные, как у кролика-альбиноса, глаза. Словом, оголодавший вампир, только-только сошедший с экрана. Генку, подобные вещи давно не пугали — среди игроманов со стажем встречались типчики и пострашнее. Но и любоваться Стасиком особого желания не было. Генка смотрел на песок — кирпично-мокрый, не выветрившийся, смотрел на детей, что возились в нем с деловитостью кулинаров. Самосвал, на котором песок привезли, промахнулся дважды. Во-первых, опрокинул кузов мимо песочницы — так что половина оказалась за пределами деревянной рамки, а во-вторых, вывалил порцию больше положенного. Но именно это обстоятельство взбудоражило всех окрестных малышей. Песчаная насыпь напоминала древний курган, и рыть в нем пещеры, лепить куличи с пирогами, отстраивать на склонах башни и крепости оказалось во сто крат интереснее. И точно так же — во сто крат интереснее Генке было следить за играющими детьми, нежели слушать Стаса.
— …Вот первая версия была круче, — бормотал Стас. — Графика, конечно, куцая, зато разведка работала, и караваны я сам гонял туда-сюда. А что сейчас? Картинок наворотили, объема добавили, а смысл потерялся. Радары ничего не ловят, самолеты сами по себе не летают. А уж когда пехотинец слона заваливает — совсем винегрет получается! Прикинь: системы ПВО у них даже самолеты-невидимки сбивают, а у меня — ничего… Генка взглянул на усохшее личико одноклассника, невольно припомнил слова участкового.
— Главное — не умри, — посоветовал он. — Прямо у экрана.
— Еще чего! До смерти высоко, до школы далеко, — Стас бедово тряхнул головенкой. — Успеем еще наиграться.
Проблема взросления и , как следствие, изменения отношения к жизни
Очередной попутчик, кряжистый, благоухающий пивом и семечками, с охами-вздохами распихал по полкам многочисленные чемоданы и, нервно поегозив на скамье, потянулся рукой к радио. Динамики заиграли хрипло, но песенку Гена тотчас узнал. Конечно же, «АББА», легендарный квартет из Швеции. Вот и эту песню он когда-то уже слышал, хотя не понимал в то время ни словечка. Английский стал доступным только сейчас.

I can still recall our last summer,I still see it allWalks along the Seine, laughing in the rainOur last SummerMemories that remain.

Генка с удивлением прислушивался к мелодии и к себе. Он в самом деле все понимал! Ну, не все, конечно, но верную треть. И дело было даже не в школьном английском, — язык он освоил, как многие другие, ныряя в «нет». Кто ползает по сети, без английского не обходится. И слова старой песни неожиданно раскрывались подобием цветка, наполняли ароматом маленькое купе, мало-помалу стягивали горло опаловыми печальными бусинами.
Потому что пелось про лето. Последнее лето. А значит, и про него.
Никогда раньше подобное не приходило Генке в голову, а сейчас вдруг пришло и пригвоздило подобием шпаги — точно и больно. Впервые он ощутил, что тоже стареет! И даже не столько стареет, сколько приближается к тем годам, к тому возрасту, о котором, верно, и горевал седой соседушка. Потому что четырнадцать лет — это уже не детство. И что-то, верно, уходит с этим временем навсегда. То есть в памяти, возможно, и остается, но память — это все лишь память: нейроны, ячейки и гигабайты, силящиеся сохранить убежавшее. Но человек — не компьютер, и жить ему приходится в реальном времени. А значит… Значит, Генка уезжал не просто из родного города и семьи, — он уезжал из детства. Наверное, про это и пели популярные некогда шведы. То есть поминалось у них и про Париж, и про круассаны, и про Эйфелеву башню, но главной темой было все-таки лето — последнее и единственное.
Продолжая машинально переводить слова песни, Генка попытался вообразить свое будущее и не мог. То есть, конечно, за четырнадцатым летом последует пятнадцатое, а за пятнадцатым — шестнадцатое, но все это обещало произойти не скоро и совсем в иной жизни. Нынешнее лето, уже надкушенное, с неприятной червоточиной, покачивалось и проплывало в вагонном окне, постепенно занимало свое законное место в череде уходящего.
В той череде, что именовалась детством.
Проблема разорения деревни
— Слушай, Валер, а где провода?
Водитель покосился в окно, передернул плечом.
— Известно где, в переплавке.
— А почему?
— Потому что алюминий это цветмет, стратегическое сырье. Или у вас в городе провода не воруют?
— Ну… У нас в основном банки пивные собирают.
— У вас — банки, а у нас — грибы, — пошутил Валера. — Ну и провода, понятно. Есть, конечно, и комбайны бесхозные, но они тяжелые, не доволочешь. А тут все просто, залез, перекусил, смотал — и в ближайший пункт металлолома.
… — Будто не знаешь! Деревушки всегда были легкой добычей. Город наступает, деревня отступает. И даже не отступает, а вымирает, — Валера поморщился. — Мы теперь даже не деревня, а сельское поселение. Так это сейчас называется. Да сам посмотри вокруг: Ольховка, Торлино, Николаевка, Северуха — все в запустении. Едешь среди изб, точно среди могил. Ни единого живого звука! А ведь тоже были когда-то села! И люди там жили, свадьбы справляли, стада пасли, лес заготавливали. В Красноселье у меня, знаешь, сколько друзей было! А теперь ни души. Или взять ту же Романовку! Мы же туда с кольями ездили — с местными хлопцами пластаться. Стенка на стенку! И где они теперь? Ни нас, ни их не стало.
И одновременно сохранения нравственности
— Сколько с меня?
Загорелая физиономия водителя скукожилась.
— Это у вас в городе без «сколько» шага не делают, а здесь попросишь — и помогут. Без всякого бабла… Все, свободен, боец!
Парнишка спрыгнул вниз и едва не упал. Ноги от неудобной позы совсем одеревенели.
— Ну что, дойдешь?
Проблема отношения к природе, доброты
— Нет, я же правду же! — обиделся Юрашка. — Почему о них забывают?
— Может, потому что стыдно… — Генка задумался. — Все равно ведь, наверное, понимают: любой город и любая деревня — это чья-то родина, сотни человеческих судеб. А возведут какую-нибудь плотину, поднимут уровень воды метров на двадцать, и конец. Равнины, леса, окрестные поселения — все тонет.
— А люди как же?
— Людей вроде бы предупреждают. Иногда пытаются насильно выселять, только что толку? Многие так и не уходят, остаются. В городе Мологе, говорят, полторы сотни людей потонуло. А в Цимлянском водохранилище и того больше.
— Как же такое могло быть? — изумилась Варя.
— Да так, — Генка осторожно поднял перед лицом руку. На запястье сидел очередной овод. — Вот он сосет у меня кровь, но больно только мне. А всем остальным по барабану. Потому что солнышко — вон оно над головой. А сердце значительно левее. Его еще почувствовать надо, услышать…
— И вовсе даже нет! — Варя сердито махнула рукой, заставляя овода взлететь с Генкиной руки. — Зря ты так про людей говоришь.
— Я не про всех, — подросток мрачно усмехнулся. — Я про большинство. Есть, конечно, хорошие люди. Как вы, например, как бабушка Феня, да только таких обычно не слышат. Потому и города с деревнями продолжают затапливать. И мучить друг дружку.
— Но почему? — в десятый раз вопросил Юрашка.
— Не знаю… — Генка обнял свои колени, задумчиво поглядел в небо. Высоко-высоко над землей скользил серебристый самолетик. Точно скальпель он пластал небо, оставляя за собой белесый неровный шов.
— Я вообще о мучениях всякое уже передумал. В том смысле, что нужны они нам или нет. Мученики — они ведь тоже разные бывают. Вот Иисус, скажем, — взял и погиб на кресте. Показал всему человечеству пример. Собой пожертвовал, заставил задуматься. Значит, и впрямь был смысл погибать. А вот про Муция Сцеволу, который руку в огонь сунул, уже не понимаю. Его ведь в лагере этрусков застукали. Он ночью туда проник, чтобы царя чужого зарезать. Проще говоря, киллером был, а его героем сделали, в мученики записали, — Генка пожал плечами. — Или взять того же легионера, что лисенка за пазуху сунул и терпел до последнего. Тоже якобы герой. Потому что умер в строю. А зачем? Для чего? Если уж терпеть, то нужно чтобы толк был. Чтобы людям помочь или той же природе.
— А то ведь жалко же, — поддакнул Юрашка.
— Жалко, — согласился Генка.
— Какой ты все-таки умный, — вздохнула Варя. — Про сердце так хорошо сказал. Которое чуть левее солнышка…
Проблема отношения к детдомовцам, к детям, живущим без родителей.
— Ага. Только не забрали почему-то твоего смышленого в город! Взяли и старикам скинули.
Генка промолчал. Голос Катюхи звучал весело, а вот интонации ее парнишке не понравились.
— Хочешь не хочешь, а детдомовские — они все дефектные. Потому и забирают только самых-самых. А Юрашка еще и под себя мочится.
— Как это?
Проблема экологии
           В той же Кумарье больше четырехсот жителей насчитывалось, теперь — десятка три. Думаешь, только экономика виновата?
— Что же еще?
— А ты подумай!
Генка нахмурился.
— Неужели — полигон? — он даже кулаки стиснул.
— Видишь, какой ты догадливый, — Валера невесело улыбнулся. — Там ведь не просто полигон, там дальше болот — аж на тысячи гектаров. И в аккурат в эти самые болота лет тридцать назад порешили наши маршалы и генералы захоронить какую-то секретную дурь.
— Отравляющие вещества?
— Наверное. У нас же их еще с Гражданской войны — груды скопились. Теперь уже никто и не скажет, сколько всего и где именно. Тогда все засекречено было, а сейчас и вовсе концов не найдешь. Тоже, кстати, история! — Валера хмыкнул. — Словом, я еще пацаном был, а помню, как тут самолеты кружили. Говорят, бомбометание отрабатывали: швыряли с высоты бочки. Получалось дешево и сердито. У летчиков — опыт, у военных — гора с плеч. С высоты-то бочонки сразу вглубь погружались — метров на семь-восемь в болотную жижу. И выходило вроде как захоронение. Все чисто и чинно — никаких тебе следов. Только с тех пор и начались тут у нас болезни. Сначала скот домашний стал погибать, потом рыба в речках, а там и до людей волна докатилась.
— А сейчас?
— Что сейчас… Сейчас вроде опустило. Отрава, какой бы ядовитой ни была, тоже не вечна. Только утешение слабое — деревень-то уже нет. Кто не умер, тот в город подался. А вкладываться в эти места никто уже не будет, — Валера указал пальцем в потолок. — Потому как там наверху тоже про все знают. И давно уже решили, что нечего на нас тратиться. Деньжат и на здоровые деревни не хватает, чего ж о нас вспоминать?
Генка припомнил гнутые деревья с гигантскими цветками, но промолчал.
— Поэтому, паря, план твой, может, и хорош, да только никто здесь дергаться не будет. Нет у нас будущего!
— А как же Новоспасское?
— Там — другое дело, там с жиру бесятся. И от болот они дальше всех, и река рядом с заказником. Опять же хоромы себе не для жизни строят, а на сезон. Чтобы, значит, приехать, в баньке попариться, шашлыки пожарить — и обратно. Вот и весь интерес этих ребяток.
Глядя на них, Генка распевал про себя очередную песенку «Аббы». Про победителя, который возьмет все.
Межнациональные отношения
— Если заметил, кругом одни таджики — на крышах, на стенах, везде! Я против них ничего не имею, но наши-то работяги куда подевались?
— Наверное, все в городе.
Валера кивнул.
— Так вот и потеряем деревню. В смысле, значит, русскую деревню. Потому что лет через двадцать в наши села весь Ближний Восток переселится. Таджики, узбеки, ингуши — все, кому не лень строить и сеять. А на Дальнем Востоке китайцы с корейцами обоснуются, — Валера развеселился. — И получится у нас, брат Гена, Таджи-Китайское государство!
— Что же тут смешного?
— Да ничего. Я ж воевал с ними в Афгане! С таджиками, значит. А с китайцами Митька наш воевал — на Даманском. Ну а теперь они все здесь!
— К чему ты это?
— Да к тому, наверное, что зря воевали.
Генка озадаченно потер лоб.
— Погоди… Разве в Афганистане воевали не с афганцами?
— Вот и видно, что ничегошеньки вы, молодые, не знаете. Даже со всеми своими интернетами! — Валера подъехал, наконец, к нужной новостройке, аккуратно развернулся. — В Афганистане, Ген, более двух десятков народностей. А основные среди них — таджики с узбеками.
— Правда, что ли?
— А ты думал! Это ведь не Люксембург какой-нибудь, огромнейшая территория!
— Мне казалось, Афганистан — небольшая страна.
— Это она на карте маленькая, а на самом деле Афганистан — огромен! Страна ковров и красивейших гор. А какое там небо! — Валера причмокнул губами. — Сказка из «Тысячи и одной ночи». На вершинах — снега, которым тысячи лет, представляешь? Тысячи! А знаешь, какой высоты хребты Гиндукуша? Почти семь километров! И пустыни свои имеются, и люди красивые. Правда, без бород почти не ходят, но такие уж у них традиции… — бывший сержант протяжно вздохнул. — Не-е, Ген, я там много чего пережил — и боли натерпелся, и кровушки пролил, а все равно… Можешь не верить, а точно второй родиной Афган стал. И таджиков, кстати, я там зауважал…
— Таджиков?
— Верно. Потому что не хуже вьетнамцев воевали. Одно слово — моджахеды! Кстати, наш главный враг — Ахмад Шах-Массуд — стал потом лучшим другом.
— Разве так бывает?
— Бывает — и часто. Особенно когда враги не подличают. А он с нами дрался честно… — Валера заглушил двигатель, открыв дверцу, выскочил наружу. — Ладно, пойду со строителями побалакаю, а ты погуляй.
Проблема отношения к труду
— Дубина ты, Ген! Погляди, сколько они тут всего понастроили! И заметь — приезжают сюда без специальностей, без языка, но в пару лет все осваивают! А ты про воровство толкуешь!
— Как же у них получается?
— Так и получается, что не лентяи. И язык чужой выучивают, и строителями неплохими становятся. Наших-то огородников днем с огнем не сыщешь… — не договорив, Валера махнул рукой и заковылял к группе темнокожих строителей. Приблизившись, степенно пожал всем руки, о чем-то заговорил. Гена тоже не стал париться в разогретой кабине. Соскочив на мягкую от опила землю, двинулся к ближайшей завалинке.
Проблема криминализации общества
— В общем, я тебе по делу звоню.
— Срочному и важному?
— Точно, — Генка ожесточенно потер лоб. — Помнишь дельце с «Василиском»?
— Это когда ты фирмачей на живца ловил?
— Ага. Они тогда хороший куш взяли и «Василиск» крепко подсадили.
— Конечно, помню. У тебя в том «Василиске» друзья вроде были.
— Вот именно, что были.
— Значит, уже не дружите?
— Похоже на то. Изменились обстоятельства, стал им не нужен. Вроде той собачки из старого мультика.
— «Жил был пес»?
— Он самый.
— Та-ак… А я, значит, должен теперь поработать в роли волка?
Генка широко улыбнулся.
— Вот за что ценил тебя всегда, так это за сообразительность!
— Ну, так хакер хакеру — завсегда брат! Чем могу, помогу, генацвале.
— Не волнуйся, Севочка, выгода у нас будет взаимной. Я ведь знаю, ты тоже под «Василиск» копал.
— Не выдумывай!
— Копал, копал! Следочки были, уж я-то их рассмотрел. Только те зарубежные парни хитрее сработали, потому и взлом у них вышел качественный.
— Что они, кстати, делали?
— Да так, хулиганили по-мелкому. Скачивали разную байду владельцам телефонов, а списывали все на «Василиск». Прикинь, почти три месяца работали и никто не замечал!
— И что теперь?
— Ничего. Я, конечно, кодировку «Василиску» обновил и щит нормальный поставил, но к главной бухгалтерии меня не подпустили.
— Наверное, умно поступили.
— Ответ неправильный!
— То есть?
— Я хочу сказать, что фильтр у них на серваке так и не изменился. Древний, как юрская рептилия. Поэтому на главный терминал зайти проще, чем в парк Маяковского.
— Ты серьезно?
— Серьезней некуда. Все дело в счете. Сумеешь зарядить программу-хапугу на семь-восемь минут — могу гарантировать: никто тебя за руку не схватит.
— Как-то даже странно…
— Это потому что в стране живем. В смысле, значит, один корень.
— Погоди, погоди! Значит, ты хочешь…
— Я хочу, — перебил Генка, — свою личную «Wi-Fi» зону, чтобы работать прямо отсюда, смекаешь?
— То есть «бук» с наворотами и спутниковой антенной?
— В точку! И еще мобильник помощнее — лучше коммуникатор.
— Еще скажи — со встроенным навигатором.
— Обойдусь. Главное, чтобы была возможность подключения к «буку», — инфрапорт, клавиатура поудобнее и все такое. Наушники, само собой… Раций парочка — чтоб километров на пять-шесть брали. Мини-АТС на десяток номеров, рабочий канал и лучше не один, счетчик Гейгера и новенький электрошокер.
— Эй, генацвале! А шокер-то зачем? Чтобы застрелиться?
— Из шокера, Сев, не стреляются.
— Знаю, на нем поджаривают. Только не жирно ли будет?
— Поверь мне, оно того стоит. За семь минут ты скачаешь со счетов «Василиска» впятеро больше.
— Всего впятеро?
— Хочешь лопнуть, скачивай больше. Но это тот случай, когда жадничать опасно. Все уже просчитано, и я тебе точно говорю: больше одного раза туда соваться не стоит. Не забывай, они хоть и бывшие, но друзья.
— Рассчитываешь, что позовут обратно?
— Рассчитываю, что извинятся. Так что все мосты сжигай аккуратненько, и чтоб ни одного отпечатка пальца!
— Легко сказать…
— Верно, легко. А сделать — еще легче. Для этого ты, Севочка, зайдешь на звездный сайт и кликнешь мой сталкерский позывной. Система тебя переспросит, вот второе слово в ее фразе и есть необходимый пароль. Откроешь «квест» с пиратами и там, в трюме, найдешь мои черновики по «Василиску». Подробно объяснять не буду, описания вполне доступные. Короче, там все: адреса, программки, хронометраж.
— Ну, ты намудрил!
— Сам знаешь, в какое время живем.
— А в этом твоем трюме пиратском случайно чего другого не спрятано?
— Хочешь поискать, поищи. Что найдешь — твое.
— Понял, — Сева Мореход заржал в трубку. — Ты что же, для себя черновики приберегал?
— Да нет, так уж само вышло. Я ведь тогда море вариантов прокачал, такую работенку провернул, — жаль было стирать. А может, печенкой чуял, что пригодится.
— Ну ты, генацвале, даешь!
— Так мы договорились?
— Ну… Это нужно хорошенько просчитать, взвесить…
— Не гони, Севан! Наверняка, уже калькулятор в пальцах крутишь. Только я зря говорить не буду. Главное условие: семь минут — и чтобы все чисто! Там на фильтре у них ламеры припухают, так что спохватятся не сразу.
— И снова пригласят тебя…
— Ага. А я аккуратно подотру ту мелочевку, которую ты все-таки оставишь.
— Вот спасибочки! А если все-таки случится форс-мажор?
— Ничего не будет, если сработаешь быстро и аккуратно. Ты же не чайник, должен справиться.
— И все-таки?
Генка вздохнул.
— Хорошо, дам тебе один счетец. Именно на такой крайний случай.
— Внимаю и слушаю!
— Не слушай. Счет к тебе приплывет сам. С пин-кодом и авторизатором. Для этого заберись на мачту и спусти флаг.
— Штирлиц, блин! Ладно… Когда тебе нужен товар?
— Как можно быстрее. Завтра или послезавтра.
— Да-а… И куда доставить?
Гена потер макушку. Даже перед старым товарищем светить место ссылки не хотелось. Однако другого выхода не было.
— Станция Заволочье. На паровозике это семь часов, на машине, думаю, вдвое меньше.
— А куда сгружать? Прямо на рельсы?
— Зачем? Там у них буфет с подсобкой. Буфетчица Нюся — золотая тетка, у нее и оставишь. До востребования для Валеры Огородникова.
— Это еще что за кент?
— Мой личный телохранитель. Между прочим, бывший спецназер.
 Проблема кругозора, правды
А такой, что дети у нас чудесные, но цветовосприятие у них зауженное. Вместо полутора сотен цветов различают не более двух десятков.
— И что с того?
— А то, что это тормоз в восприятии мира! Недоразвитость, которой мы сами же и потакаем.
— Не знаю уж, какой там тормоз, а только мы тоже мало что в детстве своем видели. И ничего, выросли.
— Кто-то вырос, а кто-то и нет.
— Хмм… Ты на кого намекаешь?
— На тебя, конечно! — Генка усмешливо прищурился. — Значит, говоришь, ничего не видел?
— Ясен пень, ничего.
— А Афганистан? — немедленно парировал Генка. — То-то вспоминаешь про него каждую минуту — про горы, про снег, про друзей с бэтээрами.
— Имею право!
— Верно, имеешь. Только представь на секунду, что всю жизнь ты просидел бы безвылазно здесь. Нет, ты не улыбайся! В самом деле, попробуй представить себе одну только Соболевку. И скажи — только честно! — хотел бы ты такой судьбы?
 Валера нахмурился, взгляд его на мгновение стал жестким и недобрым. Видно было, что ему ужасно хочется соврать или даже просто надавать подростку по шее, но он сдержался. Такие уж у них складывались теперь отношения, что приходилось говорить правду. Расстроенный, Валера даже шваркнул по верстаку гаечным ключом и вышел из сарайчика. Гена слышал, как он ходит по дворику, пинает случайный мусор. А уже через минуту Валера вернулся и нехотя признал:
— Ладно, шнурок. Считай, что ты прав.
— Молоток! — Генка одобрительно показал Валере большой палец, и бывший сержант нахмурился.
— Ты только ковырялки мне свои не демонстрируй, я ведь с тобой серьезно, — Валеру, похоже, самого удивило нечаянное открытие. — Это ведь война, Ген. Безо всяких розовых пампушек. А на войне неубитых нет, слыхал о таком? Все оттуда покалеченные возвращаемся. Потому и с работой у нас не ладится, и водку пьем, и помираем раньше времени. А вот ты спросил: хотел бы я променять войну на мирное житье-бытье, и… — Валера вздохнул, — и дошло до меня, что нет. Не хочу ничего менять, и баста. Понимаешь, о чем я?
— Наверное, да.
— Ни черта ты, бача, не понимаешь… — Валера отмахнулся. Он словно не слышал Генку — говорил и доказывал что-то самому себе. — Получается, что только там я и жил по-настоящему. Дружил, дрался, слово свое держал. И недолго ведь — всего полтора года, а только их и запомнил…

...Потому что сегодня Генке открылась странная вещь: можно не бояться страшного и можно полюбить чужого.

Про «все» Генка понял только сегодняшней ночью, когда впервые представил себе, что маленький Юрашка может умереть.

Материалы по теме